Трамвай

[kryakwa]

Нашла  в сети сканы всех-всех номеров журнала "Трамвай", который с диким восторгом читала в отрочестве.
Журнал для детей, издававшийся чертовски умными людьми с потрясающим чувством юмора. Делюсь:
"Репетитор". Марина Москвина


- Вы не представляете, - сказала Маргарита Лукьяновна моему папе, - какие у Вашего сына низкие способности. Он до сих пор не запомнил таблицу умножения, а "ча-ща" пишет с буквой "Я".
Всю дорогу домой папу одолевали черные мысли. А дома мама предложила:
- Может быть, возьмем репетитора?
Тут я закричал:
- Ни за что!
 - Держись, Андрюха, - сказал папа. - Надо быть философом и бодро воспринимать всякое событие.
Решили, однако, посоветоваться с Маргаритой Лукьяновной.
 - Есть у меня на примете, - сказала Маргарита Лукьяновна, - один Владимир Иосифович. ГРАМОТНЫЙ педагог. У него все двоечники по струнке ходят...

Разные люди пахнут по-разному. Кто-то морковкой пахнет, другой помидорчиком, третий черепашкой, Владимир Иосифович не пах ничем.
Вечно он ходил озабоченный, и у него никогда не бывало блаженного выражения лица. К тому же он сильно пекся о своем здоровье. Каждое утро пять минут лежал в ледяной ванне, и, когда меня привели к нему под конвоем, Владимир Иосифович протянул мне свою ледяную руку помощи.
 - Сколько ног у трех кошек? - спросил он меня с порога.
 - Десять! -сказал я, помня завет Маргариты Лукьяновны: "Пауза ответа не украшает".
 - Маловато, - уныло произнес Владимир Иосифович.
- Одиннадцать, - предположил я.
Вид  у Владимира Иосифовича стал такой озабоченный, что если б его сейчас кто-нибудь проглотил, он бы этого даже не заметил.
 - Прошу Вас пить чай, - сказал он.
На кухне в целлофановой пакете он хранил приправу - там, перец, аджика, разные сухие травки - такая желто-оранжевая смесь. Он щедро посыпал ею бутерброды - мне и маме.
 - Мальчик запущенный, но не пропащий, - сказал Владимир Иосифович. - Надо им заняться ВСЕРЬЕЗ, пока он мягкий, как воск. Потом затвердеет, и будет поздно.
Мама с благодарностью пожала ему руку так, что он присел. Приятно всё-таки, что твой единственный сын в свои неполные десять лет не затвердел.
 - Кем хочешь быть? - спросил Владимир Иосифович, сохраняя паучью серьезность.
Я не ответил. Не стал ему говорить, что я бы не хотел быть ни камнем, ни дубом, ни небом, ни снегом, ни воробьем, ни козлом, ни Маргаритой Лукьяновной, ни Владимиром Иосифовичем. Только собой!
 - Андрей, - говорил мне Владимир Иосифович. - Я человек прямолинейный. Как пишется "ча-ща"? И сколько будет шесть умножить на восемь? Ты должен ПОЛЮБИТЬ эти слова: "гнать", "терпеть", "ненавидеть", "зависеть". Только тогда ты научишься ВЕРНО ИЗМЕНЯТЬ их по лицам и числам!..
А я отвечал:
- Давайте посвистим. Вы можете свистеть космическим свистом? Как будто не Вы, а кто-то свистит из космоса?
 - Андрей, Андрей, - звал меня Владимир Иосифович, - у тебя с каллиграфией не всё в порядке. Все буквы вкривь и вкось...
А я отвечал:
 - Старина Билл, когда ты ешь печенье, у тебя совсем исчезает шея, особенно сзади.
 - Я буду фиксировать все твои минусы поведения, - говорил Владимир Иосифович. - А станешь делать успехи, я награжу тебя памятным подарком.
А я отвечал:
 - У меня песни хорошо идут. Какая-то мелодия нагрянет, и слова сыпятся, как горох. Слушайте мою песню, Владимир Иосифович: "Шмакозявки"...
Шмакозявки удалые,
Шмакозявки полевые.
Шмакозявки, ройте норки,
Шмакозявки, жуйте корки!
Хотите ещё? Мне это нетрудно...
 - Ой, не надо! - говорил Владимир Иосифович.
 - А можно я уйду сегодня пораньше?
 - У тебя что - очень важно дело?
 - Да.
 - Какое?
 - Пока еще не знаю.
 - У меня такое чувство, - говорил Владимир Иосифович, - как будто я тащу из болота бегемота. Это уму непостижимо, - говорил он, - что существуют люди, которым неинтересно ПРАВОПИСАНИЕ БЕЗУДАРНЫХ ГЛАСНЫХ!..
А у меня зуб начал сильно расти. И я прямо чувствую, как у меня волосы на голове растут! ПОЧЕМУ человек ВСЕ ВРЕМЯ должен быть в брюках или стоять на двух ногах?!!
 - Ты весь ушел в себя, - тряс меня за плечо Владимир Иосифович. - Сам процесс вычисления стал для тебя тайной. Проеврь, как ты написал слово "тётя"!
 - "Цёца"...
- ТЫ ОЧЕНЬ НЕВНИМАТЕЛЬНЫЙ! - говорил Владимир Иосифович.
А сам даже не заметил, что у него прямо перед окном вбили в землю щит "Уязвимые места танка". Там был изображен танк в разрезе в натуральную величину, и стрелочками указаны его слабые места.
Мы сидели у раскрытого окна, и я спросил:
 - Отгадайте, что у Вас нового?
 - Где?
 - Во дворе.
 - НИЧЕГО, - ответил Владимир Иосифович.
И мы, как обычно, отправились на кухню поесть бутербродов с приправой.
Это были редкие минуты, когда мы полностью понимали друг друга. Только за едой я не засыпал, когда его видел. А он не предлагал пересмотреть ВСЮ МОЮ ЖИЗНЬ для того, чтобя выучить таблицу умножения.
Мы молча жевали приправу, принюхиваясь к южным травкам, тоскуя о море, и ощущали, как хорошо иной раз полодырничать.
Вдруг я заметил, что наша приправа уже не оранжевая, а серая, и поделился с Владимиром Иосифвичем своим наблюдением.
 - Видно, она отсырела, - сказал он и высыпал её на стол - посушить.
А она как пошла распозаться! Он её - в кучку, в кучку! А она - взж-ж-ж - во все стороны!
Я кричу:
 - Владимир Иосифович, у Вас есть микроскоп?
Он говорит:
- Нету.
- Как это  В ДОМЕ, - кричу я ему, - не иметь микроскопа?!!
 - Зачем он мне? - спрашивает.
Вместо ответа я вынул из кармана лупу - у меня ключи от квартиры и от почтового ящика прикреплены к лупе - и взглянул на приправу.
Это была кишащая масса каких-то невиданных прозрачных существ. Причем у каждого - пара клешней, шесть пар ног и усы!
 - Мамочки родные, - сказал Владимир Иосифович. - Мамочки мои родные!..
С ним просто ужас, что творилось. Жизнь микромира поразила его в самое сердце. Он стоял, вытаращив глаза с белыми ресницами, растерянный, как танк в разрезе.
 - Андрей, - он сказал, когда я пришел к нему в следующий раз. Он лежал на полу, такой задумчивый, в одних трусах.
 - Что ты мне посоветуешь вначале купить - микроскоп или телескоп?
Он разучил мою последнюю песню "Стучат пружины за окном, чаёк попахивает салом" и распевал её с утра пораньше, устроившись на подоконнике и свесив ноги во двор.
Когда я уходил, он говорил мне:
 - В другой раз не опаздывай, Андрюха! ЕСЛИ УЖ Я ЖДУ ТЕБЯ, ТАК УЖ ЖДУ!
А как-то однажды он вдруг помрачнел и спросил:
 - Андрей, мы не умрем?
 - Нет, - ответил я, - никогда.
Больше я его не видел. Он оставил наши места. Случилось это так.
Рано утром я забежал к нему перед школой, звонил-звонил - не открывает. А соседка выглянула и говорит:
 - Нет его, не звони, УШЕЛ НАШ ИОСИЧ.
 - Как ушел? - спрашиваю.
 - Босиком. И с котомкой.
- Куда?
 - По Руси.
Дул настоящий такой весенний ветер. Я  - бегом в школу. А там к доске прикноплен плакат: "Граждане! В вашем классе учится удивительный мальчик. Он "ча-ща" пишет с буквой "я". Другого такого замечательного в целом мире не найти! Давайте все брать с него пример!"
В тот день я выучил всю таблицу умножения. До позднего вечера я как зверь умножал и делил многозначные числа. Я целую тетрадь исписал словами "час", "чаща", "площадь", "ЩАСТЬЕ"!
Я получил все-все тройки и с блеском перешел в четвертый класс.
 - Только не надо меня поздравлять, - говорил я своим. - Не надо, не надо, подумаешь, какое дело...
Но они поздравляли, обнимались, плакали и смеялись, пели и дарли подарки. Жалко, Владимир Иосифович не видел меня в этот торжественный момент.
А что я мог дать ему, кроме того, чтобы позвать в дали?